По завершении университета, в пору душевной смуты, я искала успокоения в стенах храма. Там я встретила его — священника лет пятидесяти пяти, невысокого, суховатого сложения, но отмеченного редкой интеллигентностью и сдержанностью. С первого же взгляда его присутствие пробуждало во мне тревожное волнение, которое со временем переросло в необъяснимое и властное чувство. Особенно когда его глубокий, сосредоточенный взгляд останавливался на мне. Мне необходимо было понять природу этого смятения.

Однажды я решилась заговорить с ним. Мы познакомились, беседы продолжились по телефону, и в порыве откровенности я призналась, что моё тело испытывает неодолимое влечение к служителю алтаря. Он назначил мне частную встречу. Его голос поначалу показался мне шутливым, но вскоре я различила в нём полную серьёзность, что наполнило меня трепетным ожиданием.

В назначенный час я пришла в церковь. Стук каблуков по каменному полу гулко разносился под сводами. У алтаря двое старушек тихо молились. Он склонился к ним, шепча слова утешения. В воздухе витали мир и благодать. И я почувствовала себя чужой, почти кощунственной в этом священном месте — принесла похоть туда, где проповедуют целомудрие, брак и чистоту помыслов. Переступила порог, переполненная грешными мыслями и желаниями. Зимнее пальто и шарф скрывали меня с головы до пят — наряд скромный и строгий, как он и велел.

В тишине я прошла по центральному проходу, взгляд мой устремился к деревянному распятию над алтарём. Его нигде не было видно. Я направилась к исповедальне и заперлась внутри. Снаружи — ни звука.

Сердце бешено колотилось в груди, всё тело содрогалось мелкой дрожью — не от холода, а от нервного возбуждения. Я, всегда нерешительная в воплощении эротических фантазий, теперь целиком отдалась тревожному ожиданию. Всё должно было произойти так, как он описал своим красивым, убедительным голосом.

Вдруг за перегородкой чётко щёлкнула задвижка, дверь приоткрылась. Тень мелькнула перед решёткой. Кто-то вошёл и тщательно закрыл за собой дверь.

— Ты не должна меня видеть, поняла? — прозвучал его твёрдый шёпот.

Я молча кивнула, затаив дыхание.

— Ты будешь делать только то, что я скажу.

Я снова кивнула, почти не дыша.

Он удовлетворённо вздохнул.

— Ты очень красива. В тебе есть нечто… особенное. Я хочу понять. Скажи, думала ли ты обо мне в последние месяцы?

Вопрос застал врасплох, но это была правда.

— Да, — прошептала я.

— Теперь расстегни пальто. Медленно. Но не снимай.

Пальцы в лёгких кружевных перчатках нащупали первую пуговицу. Я вытянула её из петли. Затем вторую. Третью. Четвёртую. И наконец, соблазнительным движением распахнула полы, открывая взору облегающий розовый свитер, узкие джинсы и тёмное кружево бюстгальтера.

Его дыхание стало прерывистым, тяжёлым. Он терял самообладание.

— Хорошо. Ты прекрасна. Всё сделала, как я хотел, — прошептал он.

За перегородкой послышался приглушённый звук.

— А теперь застегнись, выйди и пройди ко мне.

Мне не повторили дважды. Я набросила пальто и направилась к его двери. Старушки исчезли, мы остались одни в пустом храме. Он стоял обнажённый, одежда была сброшена на пол, а в руке он сжимал своё возбуждение. Во мне всё замерло от желания. Соски налились под тонкой тканью, он сжал их, и я едва сдержала стон.

Но он задумал иное. Я закрыла дверь. Он подошёл сзади, провёл рукой по моим волосам, затем медленно опустил ладонь на шею, ощупывая кожу.

— Что ты чувствуешь? — прошептал он.

— Тепло… и покой, — ответила я.

Он поднял мои руки и стянул свитер. Теперь на мне остался только лифчик, и возбуждение сквозило в каждом изгибе тела. Его пальцы скользнули по бёдрам, и я почувствовала, как влага пропитывает тонкое кружево. Он усмехнулся.

— Повернись и наклонись. Обопрись руками о стул.

Пока я принимала позу, он расстегнул мои джинсы. Тесное пространство исповедальни делало движение неудобным, но мысль, что он видит меня полностью, лишала остатков стыда. Он заметил это.

— Какая же ты жаждущая… Хочешь этого? Скажи.

Я колебалась, не зная, серьёзен ли он.

— Скажи! — приказал он.

— Да… хочу, — вырвалось у меня.

— Хочешь взять в рот? Опиши, как.

Дыхание спёрло. Я была на грани.

— Хочу… чувствовать его во рту, до самого горла. Лизать… целовать… обволакивать губами. Хочу, чтобы он заполнил меня целиком.

Его рука ускорила движение. Он подошёл вплотную, заставил встать, снял с меня лифчик, губы его скользнули по шее, опускаясь к груди. Каждое прикосновение обжигало. Затем он уложил меня на узкую скамью, раздвинул ноги и погрузился языком во влажную плоть. Через несколько минут он вошёл в меня — медленно, глубоко, мучительно сладко. Потом перевернул, поднял мою ногу, и снова — напор, сила, ритм, от которого темнело в глазах.

— Эта плоть ещё неискушенна, — прошептал он, — ей нужна твердость.

Он снова сменил положение, заставил прислониться к двери, и вошёл с такой силой, что я вскрикнула от боли, переходящей в блаженство. Его толчки становились всё резче, я уже не могла сдерживать стоны. Он вынул себя в последний момент, приказал встать на колени и излился на меня — горячими струями на грудь, лицо, губы. Я жадно слизывала, стараясь не упустить ни капли, а потом взяла его в рот, и он снова вошёл, теперь уже в горло, держа меня за волосы. Я задыхалась, но не сопротивлялась, помогая ему. Второе извержение было таким же бурным.

Мы оделись молча, за несколько минут. Я вышла первой — храм был пуст. Если бы кто-то был здесь, он услышал бы всё. Странно, но эта мысль заставила меня снова содрогнуться.

Он вышел позже. Мы не сказали ни слова, лишь обменялись взглядами, в которых читалось взаимное понимание. Я развернулась и направилась к выходу. На сегодня мне было достаточно.